Как создаются курганы

Подробности

Категория: Проза

Опубликовано 30.03.2013 14:32

Автор: Всеволод Иванов

Просмотров: 11945

     Утром я видал, как в порту грузили пароходы тяжёлым мужицким зерном. Палубы были огромные, пологие, усыпанные зерном, как веснушками, и чужеземные матросы сходили на берег ненужно опрятные.

    А вечером предо мной была степь, и лиловый густо-весенний ветер трогал меня в плечо. Мой друг Петр Браткин, археолог и поэт, утром еще рассказывавший о максимальной нагрузке порта, об экспорте, импорте, снял шапку, и стало видно, как рано поредевшие волосы его отливали сединой. Курган, куда мы поднялись, имел еще запахи прошедшей осени, о которой кто-нибудь да будет плакать,— земля же по-весеннему была радостно пустой.

    Мой приятель много медленнее утреннего заговорил о скифах, здесь обитавших, о тяжелых бронзовых удилах и стременах их седел, о наивном курганном искусстве и вспомнил еще, как в Керчи в ясную погоду в море видны колоннады поглощенного греческого города, а море выкидывает амфоры, наполненные истлевшим зерном.

    Земля чернела, солнце закатывалось, земля походила на истлевшее зерно. Оставшиеся запахи осени имели вкус тлена.

    И здесь я вспомнил о кургане, созданном некогда при мне и мной.

    Зимой девятнадцатого года я проезжал мимо станции Тат. У меня был тиф; мне чудилось: Колчак не расстрелян, вернулся — огромные эшелоны с солдатами опять идут к Омску, и опять китайцы торгуют шелком. И зеленым горячим шелком обернуты мои ноги, и ногти, хотя тверды, как нефрит, а я не могу прорвать жидкую ткань.

    В губернском городе, когда я сошёл с поезда, ноги мои были непослушны, мне хотелось есть, а губисполком выдвинул мою кандидатуру в заведующие отделом внешкольного образования.

    Я люблю Шекспира, а тогда, после тифа, он особенно радостен был мне, может быть, трехсотлетним торжеством своим. После назначения заведующим я просидел всю ночь, мне даже не хотелось есть,— я составлял доклад. Доказывал, что театральное просвещение масс надо начинать сверху, с Шекспира.

    На улице — сорок градусов мороза, водопровод застыл, и тощие мужичьи кони вязли с дровами в сугробах. Город в тифу и холоде.

    Актеры боялись Чека, все они играли в колчаковских спектаклях. Они быстро согласились играть Шекспира. Я реквизировал весь шелк, бархат и картон. И через десять дней все театры, народные дома и клубы играли Шекспира.

    Я ходил из театра в театр в полушубке, в обмотках и бутсах. И везде, приятные моему сердцу, встречались пышнообразные и пышноодежные герои далекого англичанина.

    Тем временем из Москвы шли инструкции. И скоро губисполком понял, что Шекспир не обязателен, когда есть Луначарский, и что вообще нужно ввести революционный репертуар. А при подсчете оказалось, что всю материю, краски и картон я истратил на Шекспира и революционные пьесы ставить не в чем. Тут же выяснилось, что до сего времени я не член РКП и вообще ничего не понимаю.

    Мне предписали сдать дела.

— Иди теперь в газету и пиши,— сказали мне в губисполкоме.

— А если я не хочу?

    Тогда поезжай по губернии инструктором.

    И я согласился ехать.

    На другой день меня призвали в губисполком и объяснили:

— На станции Тат, двести верст отсюда, выяснилось,— свалено восемь тысяч трупов. Чтоб не загружать губернских узлов, трупы свозились в Тат со стороны городов Н. и О.

• Вперёд >